Давай, мы закончим твои фотоснимки, В следах непросохшей печали и боли, Пойдем по дорогам, мелькающим в дымке, Из серых кварталов уснувшей неволи.
По тропам тумана, стекающим в лужи, По рытвинам грязным абсурдной пропажи, Пройдем этим утром, укутаясь в стужи, Рисуя осколком немые пейзажи.
Давай, мы забудем дела и невзгоды, Где время застыло и встало без боя. По мертвому городу спящей свободы, Давай, прогуляемся, вместе с тобою.
Где ветхие парки, обугленный скверик, И вьется тропинка из стылого света, Кружась в пустоте красоты и истерик, Загадок и истин, лишенных ответа.
Оттуда свернем по засохшему парку, Отыщем все то, что забыли другие. Для мертвого мира остались подарки, Следами тоски и слепой эйфории.
Среди пустоты, что укрыла пологом, Вдвоем, в тишине, где молчание вечно. На черной траве непростого итога, Устроим пикник, рассмеявшись беспечно.
Костер разожжем из сгоревших эмоций, На старых углях догоревшего лета, Огонь так похож на холодное солнце, Как жаль, он не дарит тепла или света.
И вот, ностальгию мы пьем без опаски, И мысли несутся нестройной гурьбою, И ты, захмелев, мне расскажешь о красках, О небе, о том, что оно голубое.
О солнце и лете, о мире и доме, О счастье и небе... Последние титры. Ведь небо над нами гниет в своей коме, И мир не имеет волшебной палитры.
Весь мир черно-белый, лишенный узоров, Оплот из ошибок и суть неудачи, Слияние грязи людской и позора, А ты говоришь мне, что было иначе...
Мы после отправимся в город уснувший. По топким дорогам из черного снега. Уж лучше не помнить о чем-то минувшем, Все лучшее сразу – и в пропасть, с разбега.
По мертвым районам, по выжженным плитам, Меж серых колоссов разрушенных зданий, Где небо с землею дождями прошито, И острой иглой из бессмысленных знаний.
В тени эшафотов пустых небоскребов, По лезвию ржавой, кривой гильотины, По рваным холстам обожанья и злобы, Рисуя без красок цветные картины.
Мы будем стоять на вершине, недвижно, Любуясь эпохой минувшего века, Что сгинула в лету так скоропостижно, Смеясь над земною судьбой человека.
И после, отправимся главной дорогой, Минуя траншеи, что страхом согреты, По городу сна без надежды и Бога, По мертвому городу черного света.
А там, соберем свою смерть по крупицам, Найдем, что осталось от счастья и ласки, Под масками только холодные лица, А может быть, лица надеты на маски.
Поищем в траве, что осталось от мира, И склеим осколки забытого неба, Что плещется в грязи густой кашемира, И падает вниз, так легко и нелепо.
Давай, мы закончим твои фотоснимки, На них все равно только белые пятна. И белою кистью, на белых картинках, Рисуешь дорогу туда и обратно.
Давай, мы пройдем по забытым аллеям, Где замерли ныне пустые остовы. Там умерли мысли, загнили идеи, Ведь город теперь не приемлет иного.
Пустые дома, утонувшие в тени, Безмолвные плиты нечаянной власти. Как быстрое лезвие, кистью по вене. Весь мир – тишина. Невозможное счастье.
Сплелись лепестки неизвестного чувства, Схлестнулись в объятьях до сладостной дрожи. Как сладкие ноты слепого безумства, Как пепельный грим, что остался на коже.
На ржавых машинах давай нарисуем, Что замерли ныне в пустой колоннаде, Все то, что пропало, исчезло в пустую, Все это, как радость, посмертной награде.
И розу в руке, и улыбку и вечер, И в небе сияние злого металла, И яркую вспышку, и пепел на плечи, Давай нарисуем все то, что не стало.
Неспешно отправимся к озеру, прежде, Где дико в тумане оскалили пасти, Скелеты мостов одинокой надежды, Чья жалкая карта без счета и масти.
И, там, над водою, мы два силуэта, Под гладью свинцовой – бездонная бездна. Как было бы просто закончить на этом, Шагнуть в никуда! Но, увы, бесполезно...
Среди темных камер пустого отеля, Найдем новый холст, на прощанье с тобою, Где вместо палитры – молчанье метели, Все слишком безумно – рисуй на обоях.
Рисуй невозможное счастье у края, Пусть бред и обман покрывают картины. Все, кроме того, что нас здесь окружает. Все кроме болота и серой рутины.
По ржавым скелетам обрушенных лестниц, По венам и нервам пустого сосуда, Поднимемся в небо, где каменный месяц, Остался велением детского чуда.
Мы вместе коснемся с тобой небосвода, Обугленной корки ночного кошмара, Ступай осторожно, по нотам свободы, По клавишам черным, удар за ударом.
Давай, мы закончим все эти рисунки, Смешались в единую хронику числа. Все мысли кристальны. По счету, по струнке. Что было, что будет – без всякого смысла.
Звучит тишина оглушающе гулко, Гремит барабаном далекое скерцо. Пора бы уже нам закончить прогулку. Ни ритма в висках, ни стучащего сердца.
Давай нарисуем, как небо утонет, Про то, как хватали безумное время, Как ангелов перья ловили в ладони, Как рвали оковы на новое бремя.
Я помню, то утро когда все настало. И розу в руке, и улыбку и слезы. И яркую вспышку за миг до финала, И предупрежденье о страшной угрозе.
Как нас прошивали лучистые нити, Как черное облако встало над нами, Как небыло места для новых укрытий, Как мир распрощался со всеми цветами.
Как небо сгорело в безумной геенне, Как плавились души от дикого взрыва. Как город погиб, расслоившись на тени. Как умерло все так легко и красиво.
Как сыпалось пеплом холодное солнце, Как черное облако злилось и крепло, Как нас укрывали заботливо в стронций, Как нас уложили в перину из пепла.
Как умерли мы, как погибли другие, Как небо стекало слезой перламутра, И городу этому есть литургия, И всем, кто погиб в это яркое утро.
Давай мы закончим последний рисунок, Последний штришок, нам остался у края. Все это прекрасно, и все же, безумно, Как жаль, что об этом никто не узнает.
