I. Прелюдия

Октябрьская ночь. Свеча. Тихий шелест страниц.

Смахнув тыльной стороной ладони нависший над бровями холодный пот, молодой человек ударил себя кулаком по коленке и стиснул зубы от обиды и боли. Не догорев, с досады погасла доселе верная свеча. Звёзды за окном померкли, и веки юноши обронили одинокую слезу. Приближение рассвета безжалостными тисками сжимало горячее сердце, а ум всё отчаяннее метался в клетке черепа, который, казалось, грозил схлопнуться в точку и образовать сверхновую. От невыносимой тяжести голова поэта упала на пыльную шероховатость стола и потеряла сознание. Руки и ноги дёрнулись ещё пару раз в конвульсивном порыве, а затем смертельной хваткой горло сдавил глубокий сон. До дедлайна оставались сутки…

Пока поэт спит, я, как рассказчик, осмелюсь начертать на призрачном холсте флуоресцентный силуэт Её Величества Госпожи Предыстории...

II. Сестра

Неделю с небольшим тому назад мой герой, которого, кстати, зовут Игорь Яковлевич Междупальцев, закончил работу над своим первым романом. Конечно же, он не мог не поделиться своей радостью с младшей сестрой Лизой, которая прочитала работу буквально за ночь и наутро уже стучалась в квартиру брата.

- Неси сегодня же, - с восторженным напором не выговорила, а прямо-таки приказала она.

- Я собирался, но потом… - слегка поёжившись, ответил Игорь. Он был достаточно неуверенным в себе человеком и прекрасно понимал, что, как всегда, нуждается в целебном сестрином пинке.

- А чего бояться? Роман готов, вычитан, сюжет невероятный – а написано как! Главное городское издательство, как я слышала от мужа, всегда готово напечатать что-то блестящее, а уж тем более роман! Не ссы, братюнь, они тебя не съедят, - хихикнула девушка. – Они ждут литературу, а на тебя и не посмотрят, пока не прочитают роман, так что не бойся излишнего внимания к своей персоне при первой встрече.

Игорь, нехотя и страстно желая, согласился отнести рукопись вечером. Но пошёл в издательство только через три дня, которые пролежал в постели с температурой под сорок и в течение которых окружающий мир стал внушать ему недоверие и угрозу. Даже в улыбке Лизы, которая навещала брата регулярно, не уставая говорить о деталях романа, фантазируя о его продолжении и, конечно же, о грядущем его успехе, он замечал отпечаток какого-то разложения, неизбежного тлена. В последний вечер перед выздоровлением улыбка сестры стала невыносимой даже физически – уголки губ её прекрасного лица, поднимаясь, причиняли боль в области солнечного сплетения, будто то была не улыбка, а рожки дьявола, обнажавшиеся в хищном возбуждении и коловшие душу насмешкой. После ухода Лизы он проверил рукопись – все ли страницы целы, все ли на месте. Схватил её и уснул с нею в обнимку, а наутро встал без малейших признаков болезни. На радостях, приведя себя в порядок, господин Междупальцев (а он ощутил себя не иначе, как «господином») направил свои стопы к издательскому дому. Тут-то, наверное, и началась настоящая болезнь…

III. В пути

Идти господин Междупальцев решил пешком. Второпях выходя из подъезда, он стукнулся плечом о какую-то незнакомую старушку и едва не сшиб её с ног. Он ожидал услышать в свой адрес если не отборный мат, то хотя бы крепкое словцо, но она молча вперилась в него злобными глазами с намерением прожечь дыру. От её ненавистного взгляда поэту стало не по себе, и он выбежал в смущении на улицу.

Чем ближе подходил он к издательскому дому, тем уродливее делались улицы. Трёхэтажные и четырёхэтажные дома становились всё увесистее и громоздче, прохожие как-то враждебно окидывали его взглядом, всё больше встречались старые пьяницы и маргинального вида молодёжь.

«Может, сегодня праздник какой?» - в недоумении подумал мой герой, как вдруг чья-то дерзкая рука с силой дёрнула лямку его рюкзака.

- Хороший рюкзак, хрен оторвёшь, да? – почти что над самым ухом проорал человек в засаленном халате и, чавкнув жвачкой, исчез в гуще толпы.

Какой-то выглаженный студент больно наступил каблуком на ногу зазевавшемуся Междупальцеву. Поэт рефлективно ударил рукой по пустому месту – студент двигался так быстро, что прямо-таки растворился в воздухе. Рыкнув, мой герой втиснулся в людское месиво и не останавливался вплоть до своей цели.

IV. Визит

Издательский дом, всегда внушавший Игорю чувство благоговения и поражавший воображение своим архитектурным изыском, сейчас навевал если не отчаяние, то ужас. На окна первого этажа налепили нелепые голубые решётки, а краска на подоконниках облупилась и почти что шелестела на ветру. Перила парадной лестницы зачем-то выкрасили в красный, и капли синтетической крови небрежно застыли на потрескавшихся бетонных ступенях. Одно окно второго этажа было разбито, из него шёл пар и пахло каким-то варевом. Какая-то сволочь выбросила с третьего этажа стеклянную банку с краской, которая тут же разбилась, обрызгав стену и огрызки кустов белыми пятнами. Откуда-то сверху зазвучал минорный кластер, сыгранный на фортепиано, и женский вопль попытался взять ноту «ля». Вдруг дверь здания резко распахнулась. Но не ведро с помоями вылилось на многострадальные ступени издательства, как уже ожидал поэт, а красивая и прилично одетая девушка пригласила гостя войти.

- Мы Вас ждали! Нам господин Коробейников (это муж Лизы) про Вас все уши прожужжал, - радостно воскликнула девушка и ввела поэта внутрь.

Роскошество холла никак не вязалось с внешним видом здания. Трёхъярусная люстра, обшитые новенькой тканью кресла-качалки красного и чёрного дерева, настоящий камин, барочные арки, горгульи под пятиметровым потолком… Игорь Яковлевич, медленно оглядываясь, подошёл к стойке администрации и в растерянности уставился на девушку-администратора.

- Зачем пришли?

Это была другая девушка, не очень красивая, и говорила она резко и неприятно, будто её собеседник давным-давно нанёс ей какое-то личное оскорбление.

- Я писатель. Принёс роман…

- Имя? – сухо спросила администраторша. Её пальцы застыли над клавиатурой, готовые броситься в печать, как мангуст перед коброй.

- Игорь… Яковлевич Междупальцев, - проговорил поэт и проглотил комочек ужаса.

Девушка, сморщив носик, спросила:

- Роман?

- Да, господин Коробейников ведь про меня…

Но девушка не слушала. С силой щёлкнув “Enter”, она с удовольствием заключила:

- У нас таких нет!

Поэт стал терять самообладание и, скрепя сердце, процедил:

- Я тут впервые.

- Это нормально, - снисходительно бросила она, поправив лощёную чёлку. – Через полчаса Вас смогут принять. У Вас в электронном виде?

Мой герой раскрыл рюкзак и показал около пяти сотен исписанных листов формата А4.

- Черновик? Как?! Чистови-и-ик?!

Рюкзак и рот администраторши закрылись синхронно.

- Вы с ума сошли, - безэмоционально заключила она. – Посидите немного спокойно, Вас примут.

«Как в больнице!» - только и подумал поэт, сев в кресло.

- Стойте! – в испуге завопила девушка. – В это кресло нельзя! Разве нет других кресел?! – с видом обиженного благочестия, буркнула она и помотала головой, проговорив довольно-таки громко: «Есть же такие идиоты!»

Игорь пересел. Это кресло, в отличие от первого, заскрипело.

«Чёрт бы их всех побрал!» - невольно подумал он.

Через час томительного ожидания, когда мой герой уже встал и собрался уходить, из двери справа вышел почтенного вида мужчина, лет семидесяти, гладко выбритый и с почти не тронутой сединой рыжей шевелюрой.

- Ай, юноша, только не в это кресло, - он подскочил и буквально за руку, как нашкодившего мальчика, отвёл поэта от драгоценного кресла. – Матильда, неужели тяжело уследить за тремя креслами? – недовольно вскрикнул он и вместе с моим героем вернулся в кабинет, из которого вышел.

- Сейчас подойдут мои коллеги, а пока…

Остановившись в двух шагах от огромного овального стола, взяв молодого человека двумя руками за плечи и чуть ли не тряхнув его, мужчина бесцеремонно стал ощупывать взглядом физиономию своего посетителя.

- Определённо, я знаю Ваше лицо. Сколько Вам лет? Двадцать? Такой юный ум, и пришёл с большим романом…

- Мне двадцать восемь… - устало проговорил поэт.

- А Вы не думали сменить фамилию? Хорошее имя в литературе – это почти полдела… Вам пошла бы фамилия Мирт, как думаете? Игорь Мирт… Звучит неплохо, правда? – жеманно спросил старичок. – Впрочем, это имя уже занято, - с ложной скромностью прибавил он и указал на портрет на стене. На нём было его лицо, только молодое, а снизу красовалась золотая гравировка с именем «Игорь Мирт».

- Если хотите быть серьёзным писателем, привыкайте к цинизму, зависти, насмешкам и всякого рода несправедливостям, - поглаживая невидимую бородку, мудро заключил он.

Вдруг из смежного кабинета в комнату вошли ещё двое – черноокая седая дама и стройный юноша с ястребиным взглядом и татуировкой на пол-лица. «Ведьма и Орлан», - подумал поэт.

- Роза, Патрик, познакомьтесь – Игорь Яковлевич Междупальцев и его роман, - торжественно произнёс Мирт и указал поочерёдно на гостя и его рюкзак. Орлан при этом громко прыснул. Ведьма имела вид нешуточный и протянула руку. Мой герой в растерянности мягко пожал её пальцы и в ожидании глянул на Патрика – тот уже стоял в прострации, считая ворон и раззявя свой хищный клюв.

- Я знаю Ваше лицо! – вдруг воскликнул трещащий голос Ведьмы. – Я даже читала Ваш роман, я точно это вижу… Может быть, в будущем. У меня хорошо развита интуиция… - и после небольшой паузы прибавила с выделанным смущением: - Ну, садитесь же, ради Бога… Только не в это кресло, прошу Вас…

Все сели за овальный стол, поэт поместился напротив.

- Предлагаю оставить роман у нас, я прочту на днях, - сказал Мирт. – Тем временем Вам, дорогой художник, будет поручено дело невероятной важности. – Старичок принял очень важный вид и насупил брови. – Вы должны будете написать небольшой рассказ. Пять – десять тысяч знаков. Про любовь и ненависть. Что-нибудь побанальнее, чтобы приличному человеку с пары строчек становилось тошно. Понимаете, к чему я веду?

- Не совсем…

- Мой дорогой друг… - вздохнул Мирт. – Роман написать могут все. А вот выразить свою идею в малой форме может далеко не каждый. И уж тем более написать то, что самому не нравится – это уже высшей степени пилотаж. Если Вы планируете сотрудничать с нами, Вы должны быть личностью универсальной. Смекаете? - подмигнул Мирт.

- Ладно, я попробую… - с опустившимся сердцем ответил поэт.

- Сроку Вам шесть дней, - затрещала Ведьма. – Если получаться не будет, не печальтесь. Сжигайте всё черновое и начинайте с чистого листа. Не жалейте времени, потраченного в поисках истины…

- А теперь я попрошу Вас показать свою рукопись, - мягко прибавил старичок и указал на рюкзак.

- Да, да… Держите, - гость протянул тяжёлую стопку и положил на стол.

Вдруг Орлан, выйдя из оцепенения, возопил тонким голосом:

- А что это за грязь у Вас между пальцев?

В самом деле, между указательным и средним пальцами засохла грязь, оставшаяся, видимо, после случая со студентом, когда поэт чистил испачканную обувь.

- Одно вытирая, да не запачкай другое, - назидательно проговорил Мирт и взял пачку, взвешивая её на ладони. – Приличненько… До свиданья!

- До дедлайна! – сладко улыбнулся Патрик.

Ведьма благодарно посмотрела на господина Междупальцева и даже поклонилась.

И все трое быстро вышли, унося с собой рукопись и оставляя в душе поэта смятение и послевкусие ещё не угаданной насмешки. Матильда провожала его с нескрываемым отвращением, точно с таким же, с каким он принял ставший ещё более унылым уличный пейзаж.

V. Муки

По дороге домой он чуть не попал под машину, наступил на собачку, получив пару тумаков от её хозяина, упал в лужу и разбил нижнюю губу. Казалось, улица стремится уничтожить незадачливого художника, потому он с особым рвением спешил домой. Но и дома легче не стало - обварился кипятком, порезался листом бумаги, поперхнулся чаем, чуть не задохнувшись. К вечеру небо заволокло тучами, а лампа стала гореть тусклее. Пить чай было страшно. Писать было страшно.

Вспоминая посещение, которое с каждым мигом казалось всё более унизительным, он писал строчку за строчкой, комкал исписанные листы, бросал их на пол и брал новые. А ночью ему приснился кошмар.

Светит полная луна, и что-то стучит в окно. Вдруг в комнате оказывается Мирт с веером из шести карт в руке.

- Ты хочешь богатства, - говорит он, и в темноте блестят его клыки. – Быть хорошим писателем – путь к богатству. Быть богатым – путь к писательству. Я бросаю тебе карту и говорю: жертва моей жертвы – мой аппетитный друг. Я поедаю самое себя. Приятного аппетита, юноша!

Старик исчезает, в комнате пахнет ладаном. Вдруг карта, лежащая на груди, из пиковой дамы обращается в чистый лист и начинает медленно ползти к голове поэта. Необузданный страх сковывает тело и проницает нутро юноши. Не в силах оторваться от ползущего листа, который уже щекочет острыми краями шею, он кричит и просыпается…

Очнувшись, Игорь посмотрел сперва в окно, затем на грудь. В комнате пахло потухшей свечой. Безотчётно заплакав, он уснул… И увидел второй кошмар. Он ничем не отличался от первого, кроме фразы старика, которую он не запомнил.

Утром звонила Лиза. Подробно изложив своё приключение и получив ободряющие советы, он заснул до вечера. А вечером всё повторилось вновь: ворох исписанных страниц на полу, тусклая свеча, страх перед сном.

Почему Игорь не сжигал неудачные страницы, как советовала Ведьма?
Не знаю.

Почему свеча?
Лампа перестала светить. Становилась тусклее и совсем погасла.

Почему страх перед сном?
Не могу сказать.

В этот раз во сне явилась Роза.

- Тебе следует сжечь свои следы, чтобы Волк не учуял. Мудрый Лис обманет любого. Если ты хочешь выжить в этом жестоком мире, ты должен быть хорошим Садовником и вырастить Розу. Люби её, и с её цветением в душе твоей родится новая жизнь. Вот меня не сберегли… - Силуэт Розы гаснет, и она едва успевает бросить на оцепеневшего поэта карту. Валет бубен… Он тает, не успев обратиться в лист, но с его исчезновением на сердце юноши становится безумно пусто, и эта раздирающая душу пустота заставляет его проснуться. Просыпается он от своего крика…

Вскочив с постели, Игорь в негодовании истоптал исписанные комки бумаги, пнул ногой диван и всю ночь пил чай, поминутно им давясь, пытаясь написать хоть сколько-нибудь внятный буфетный сюжетец и с каждой буквой натыкаясь на непреодолимую стену отвращения. А под утро ласковый рассвет облегчил его боль долгим сном.

Следующий вечер и всю ночь за ним, полные мучительных попыток поэта выдавить из себя хотя бы один удачный абзац, не берусь описывать. Его грызло чувство обиды за своё детище – написан роман, написан хорошо, а над ним насмеялись, заставили рыться в старом грязном белье и «попросили» соорудить из него новогоднее украшение! Ведь он уже украсил тысячи ёлок, а блеск этой красоты так и остался незамеченным – свет не дали, гирляндам грозило вечное одиночество, покрытое пылью, мишура предчувствовала свою погибель от беспощадной моли. Небо почернело – но это не ночь пришла на смену дню… Саван вечера, на котором ещё так недавно сияли слёзы богов, вдруг закрыла от вселенского света тяжёлая крышка гроба, и не было силы в нашем мире, которая смогла бы поднять её и сказать мертвецу, что смерть ушла и можно снова жить…

- Но есть же другие издательства, брат! – однако доводы Лизы били мимо цели. Важен был принцип… Важно было написать эту дрянь!

В утреннем сне явился Патрик, спросил, что это за грязь, которая навсегда остаётся между пальцев, и, ухмыльнувшись, выпорхнул в окно.

Сутки поэту ничего не снилось, а потом настал день, итог которого я описал в «Прелюдии».

VI. Дедлайн

Проснувшись и выглянув в окно, поэт не увидел ничего – лишь кромешная темнота успокаивала и будоражила его взгляд. Он уже не пытался ничего написать. Целый день он держал в руках чистый лист бумаги и наслаждался идеальностью его содержания. Именно это он и должен был написать. Лучше этого и быть ничего не может...

Когда в комнате запахло ладаном, он лёг в обнимку со своим листом, но уснуть не смог. В окно постучали…

Старушка, с которой он столкнулся тогда в подъезде, подошла к нему и поцеловала в лоб. В руках у неё была пиковая дама. Она положила её на грудь поэта, а сама нырнула в окошко. Внезапно карта обернулась чистым листом и медленно поползла вверх. Необузданный страх сковал тело и пронзил нутро поэта. Вот лист защекотал острыми краями его шею, поэт вскрикнул, но бумага тихо вползла в горло и начала гореть…

На следующий день Лиза звонила в морг. Можно было сказать, что вскрытие началось с чистого листа – рот поэта был набит комками бумаги...

Игорь Мирт, сладко потянувшись за золотой ручкой, приготовился запечатлеть на титуле рукописи своё имя. Роза и Патрик с досадой раскрыли свои карты и полезли за кошельками. Старичок ласково промурлыкал:

- И сколько ещё вы, дорогие мои недотёпы, готовы сомневаться в качестве моих дедлайнов?