| Навигация |
|
|
 |
| Категории произведений |
|
|
| Последние произведения |
|
|
| Лучшие произведения |
|
|
|
Она любила танцевать (продолжение) [Романтические]
Сильвия подкурила, прислонившись к стене, и закинула голову, смотря на звёзды, ярко мерцавшие высоко в небе. Несколько секунд она молчала, а потом, всё также смотря вверх, сказала:
– Думаешь, никто не заметил твоих слёз?
Хотя здесь, на улице, слёз уже не было. Но были покрасневшие глаза.
Было несколько странно услышать именно Сильвию, эту черноволосую девушку с короткой красивой стрижкой, наполовину закрывающей её высокий лоб. Тёмно-карие глаза казались почти чёрными и в сочетании с изогнутыми наклонёнными ближе к переносице бровями они словно выражали раздражение, вспыльчивость, строгость и даже злость, и дерзко блестели, когда в них отражался свет. Но при этом её взгляд был очень притягательным, взгляд дьяволицы. Правильная форма лица, круглый подбородок, чуть приподнятая верхняя губа и немножко вздёрнутый носик – она представляла собой опасную соблазнительницу, от которой невозможно оторвать взгляд, но и рискованно пытаться завести беседу. Да она и сама в основном держалась не особо разговорчивой и была довольно резкой девушкой, говорившей прямо и в лоб, причём таким тоном, словно насквозь всех видит и дерзит. Как будто издевается и презирает. На какое-то мгновение Наташа даже забыла про свои переживания, она не ожидала, что вообще кто-то выйдет или что-то будет спрашивать, да и не хотела этого, а тут – Сильвия! Сильвия, которая не привыкла сочувствовать и показывать собственные чувства, Сильвия, которая не плачет, Сильвия, которой вообще плевать. Нет, это не так… Наташа привыкла к её тону, речи, взгляду. Сильвия была другой, пусть даже резкой и вспыльчивой. Она пережила тяжёлые периоды, о которых не говорила и сразу закрывала эту тему, если она затрагивалась, но которые закалили её, сделали во многих ситуациях непробиваемой. Однако она хранила в себе искру доброго и понимающего сердца, которая не гасла со временем. Года работы с ней хватило, чтобы это в ней прочувствовать. Но её прямота, тон, хоть и были во многих случаях как нельзя кстати, всё равно порой сбивали даже тех, кто проводил с ней много времени и знал эту её сторону. Именно так сейчас на Наташу и подействовал неожиданный вопрос Сильвии. Как, собственно, и само её появление.
Наташа ничего не ответила. Да и глупо было бы отрицать очевидное. Глаза её выдавали, ведь именно поэтому она отвернулась.
– Мы ещё не закрываемся. Если хочешь, прогуляйся, подыши воздухом минут пятнадцать, я тебя прикрою.
Где-то вдалеке раздался вой сирен. Ни Сильвия, ни Наташа, хоть и услышали, но не стали обращать на это внимания – в Детройте это обычное дело. Больше Сильвия ничего не сказала. Она просто молча докурила и вернулась в клуб. Дверь она закрыла. Наташа, постояв ещё пару минут, решила пройтись. Вой сирен заметно приблизился. Теперь Наташе даже стало любопытно, что происходит. С другой стороны, она хотела хоть как-то отвлечься. «Наверное, погоня», подумала она, повернув в противоположную от главного входа сторону, чтобы не попадаться никому на глаза. Постукивая шпильками по асфальту, Наташа пошла по направлению к автозаправочной станции, время от времени поворачивая голову в сторону, откуда доносился вой сирен. Справа от неё тянулась Стахелин-авеню, с посаженными аккуратными рядами вдоль дороги деревьями, за которыми располагались, так же рядами, одноэтажные частные дома. По левую сторону, перпендикулярно Стахелин-авеню, была магистраль Форд Роуд, по которой время от времени в обоих направлениях проезжали машины. Людей почти не было. Кроме одного человека, сидящего в машине с противоположной стороны клуба с бутылкой безалкогольного пива, а потому Наташа не могла его видеть. Казалось, он наблюдал за движением на Форд Роуд, однако его глаза и голова не были столь подвижными, разве что если он обращал внимание на какую-нибудь проносящуюся мимо машину. Он медленно пил, думал и ждал, при этом, как и Наташа, посматривая в сторону, откуда был слышен вой сирен. Но, в отличие от неё, он уже видел, что происходит.
Им казалось, что они едут в нарисованном цветными карандашами мире. Они проезжали мимо нарисованных домов, магазинов, клубов, а нарисованные люди, когда они попадались, шарахались в сторону. Позади, не отставая, но и не в силах приблизиться, ехала полицейская машина, вся округлая и высокая, с овальными колёсами, за синими стёклами которой не было никого видно. Потом к этой машине присоединились ещё две такие же – подкрепление. Время было позднее, второй час ночи, и они мчались в сторону Дирборна, пригорода Детройта, иногда выезжая на встречную полосу Форд Роуд на своём красном «кадиллаке». Машина уже была изрядно помятой, с вмятинами на капоте и по бокам, исцарапанная, со снесённой местами краской от многочисленных столкновений, а по асфальту скрежетал почти оторвавшийся передний бампер. В основном они сбивали дорожные знаки, пару раз задним бампером въехали в фонарные столбы, когда «форд» заносило. Один раз получилось сбить человека, какого-то подростка, шедшего на обочине. Они были словно в компьютерной игре, где ради развлечения и очков надо давить и сбивать всё, что попадалось на пути, особенно людей, которых, как назло, было мало. Это напоминало старую игрушку Carmageddon 2, только ощущения были в сотни раз острее и будоражаще. Они неслись на скорости под восемьдесят миль в час, но Энди продолжал давить на газ. Они развлекались, зная, что это лишь игра. Игра, в которой надо подарить смерть как можно большему количеству людей. Отдельные крики людей, которых сбить не удавалось, сирены, голос, оравший в рупор, чтобы они немедленно остановились, звуки пролетающих на встречу редких машин – все они были максимально реалистичны и окружали со всех сторон, что возбуждало и побуждало к действию ещё сильнее. Кровь стекала по треснутому лобовому стеклу, как это бывает во флэш-мультиках, с чёткой границей тёмно- и светло-красного на фоне неоновых огней реклам и плакатов и света фар встречных машин, разрезающих светом темноту ночи окружающего их рисованного мира игры. За подростка им было засчитано тысяча очков, что не так уж много, но они радовались, как двенадцатилетние мальчишки, которым купили новую игровую приставку. После этого к уже известным звукам добавился звук выстрелов. Стреляли по шинам, но попасть не могли. Такая игра придавала больше адреналина, и машина на скорости уже почти в девяносто миль в час стала вилять из стороны в сторону, причём непредсказуемо, стараясь увернуться от пуль и в то же время кого-нибудь сбить. «Там!» – радостно вскрикнул Билл, указывая на молодую женщину на шпильках, в короткой обтягивающей юбке и лёгкой кожаной курточке. Выли сирены, суровый голос через рупор приказывал «кадиллаку» остановиться. Вместо этого Энди резко повернул руль, стараясь вписаться в поворот на Стахелин авеню, мимо которого они едва не промчались. Но на такой скорости вписаться он не смог; машину занесло, боковые колёса со стороны водителя оторвались от земли, и «кадиллак» на двух других колёсах, постепенно наклоняясь, с визгом шин об асфальт проскользил ещё несколько дюймов по направлению к автозаправочной станции, прежде чем столкнуться с бордюром. Фары, на удивление ещё не разбитые, осветили женщину, в её больших глазах отразился их свет. Это продолжалось всего мгновение, после чего машину резко и круто перевернуло. Передний бампер оторвался и пулей, крутясь в воздухе, полетел в сторону женщины.
Мужчина с бутылкой пива, сидевший в машине, видел, как красный «кадиллак» накренился. Все его мысли куда-то ушли, пиво пить он перестал. Резко обернувшись, он увидел молодую женщину в обтягивающей юбке, и бутылка выпала у него из рук. Ещё до того, как бутылка коснулась пола кабины, мужчина заметил оторвавшийся бампер и резким движением потянулся к дверной ручке. Бутылка с недопитым пивом глухо ударилась о пол. Женщина начала делать шаг назад. Когда её нога коснулась земли, она стояла с мертвенно-бледным лицом и широко раскрытыми глазами, а из большой рваной раны на шее фонтаном хлестала ярко-алая кровь вперемежку с тёмной, почти чёрной. «Кадиллак» несколько раз перевернулся и врезался в бок багажника автомобиля, стоявшего возле заправки. Удар развернул этот автомобиль почти на девяносто градусов, разнеся половину багажник. За рулём автомобиля в это время никого не было – похоже, водитель вышел расплатиться за бензин или что-то прикупить. «Кадиллак», моментально потеряв скорость из-за столкновения, развернулся и днищем врезался в угол здания станции. Бампер упал метрах в пяти от женщины, на одном из его краёв повисли кусочки кожи, капала кровь. Пиво из бутылки немного вылилось на коврик. В ночи раздался крик «Наташа!». Мужчина уже бежал к ней, быстро снимая ветровку. Наташа упала на колени. Он успел подхватить её, зажав рану ветровкой, которая быстро стала тёмно-красной и продолжала «закрашиваться». Сигналя сиренами, полицейские машины прибыли на место аварии. Рот Наташи то приоткрывался, то закрывался. Она смотрела на мужчину, который с ужасом и неверием в происходящее смотрел на неё и повторял «Нет, нет, нет, не смей умирать, не умирай…» Кровь уже просто текла, не фонтанируя, её струйка становилась всё тоньше. Потом рот Наташи застыл в полузакрытом состоянии, и она перестала подавать какие-либо признаки жизни. Только глаза остались открытыми, в которых отпечатались ужас, боль, отчаяние и желание жить. Помимо этого, было заметно, что она недавно плакала, и глаза ещё продолжали сверкать. Мужчина поднял её и прижал к себе. «Пожалуйста, прости меня…» – прошептал он.
***
Словно кошмарный сон, но всё реально. В глазах и сознании Джека – Наташа, выдыхающая в последний раз и смотрящая в никуда, хоть и кажется, что прямо на него. Мертва. Джек слышит сирены, слышит какие-то команды, шум, но всё словно проходит мимо него. Он смотрит на Наташу, желая и не в силах оторвать от неё свой взгляд. Мыслей никаких нет. Кто-то словно вырвал Наташу у него из рук. Да, Джек обессилел. Это одна из танцовщиц, черноволосая, с короткой стрижкой. Она кричит и плачет. «Нет! Она не может умереть! У неё же дочь! Ты слышишь, Наташа?! Ты не можешь умереть, у тебя же маленькая дочка! Ей же всего три годика, ты не можешь её оставить!» Дочь… Он забывает всё, кроме того, что у Наташи есть дочь. Именно это немного приводит его в чувство, и дар речи к нему возвращается. «У неё есть дочь?» - почти шёпотом и несколько отстранённо спрашивает он и получает ответ: «Да. И она теперь сирота!» Джек с отчаянием смотрит на Наташу. Он только сейчас узнал о её дочери. «Я не знал» – начинает говорить он, продолжая смотреть на Наташу. – «Я не знал. Я ушёл. Это моя вина». «Что?» - спрашивает черноволосая девушка. Но он не слышит её. «Я ушёл. Она расстроилась. Плакала. Я не хотел её расстраивать. Я ждал её. В машине. Хотел извиниться. Я не хотел…» Джек не договаривает. Он чувствует сильный удар в челюсть и падает. Черноволосая девушка что-то кричит, но ему всё равно. Это его вина. Наташа мертва из-за него. Только из-за него. Пусть ему некомфортно было в клубе, пусть его съедала беспричинная ревность, когда он видел других мужчин, смотрящих на неё, и понимал, что это её работа, а она ни к кому из них даже не подошла, но он должен был подать хоть какой-то знак. Чёрт! Его эмоции овладели им, и он поддался. Поддался, как маленький ребёнок поддаётся искушению взять конфетку у незнакомца. Ударов больше нет, наверное, девушку держат или уводят. Скорее всего, второе – крики всё дальше. Не важно. Наташа мертва, и её не вернуть. И у неё осталась дочка. Которой всего три годика. Джек прищурился от света фонарика. «Сэр, с вами всё в порядке?» – спрашивает мужчина в форме и фуражке с очень мужественным и квадратным лицом. А как ты думаешь, умник? Конечно, не всё в порядке, чёрт тебя побери! «Да, я в норме». Да ни хрена он не в норме! «Как вас зовут?» «Джек Кэмпбелл». «Вы знали эту женщину?» Нет, твою мать, конечно же, не знал! И почему «знали»? Он знает. Да, она мертва, но от этого он не перестал её знать. Он знает, а она… она знала. Его. Это для неё прошедшее время. «Да, знал». «Сэр, я понимаю, что вы сейчас чувствуете…» Да? Ну так чего пристал, раз понимаешь?! «…и сейчас вам не до того, чтобы отвечать на вопросы…» Какой ты умный, ну надо же! Но… «…но не могли бы вы ответить на несколько?» Засунь эти вопросы себе в задницу! У неё дочка… У неё осталась дочка! Три годика… «Что с теми, кто был в машине?» – спрашивает тот, чьи чувства понимают. Мужчина в форме отвечает, что водитель и пассажир мертвы. Джек услышал то, что хотел услышать. Легче не стало. За одну жизнь они заплатили оба, своими жизнями, но легче от этого Джеку не стало. Наташу не вернуть. «Я бы не хотел сейчас отвечать на ваши вопросы, простите». Просто… он хочет, чтобы ему не задавали вопросов, чтобы его вообще оставили в покое. Спрашивайте, что хотите, он всё расскажет, только не сейчас. У неё дочка… Всего три годика… «Конечно, сэр. Не могли бы вы оставить номер своего телефона, чтобы мы могли связаться с вами?» Джек говорит свой номер… «Примите мои соболезнования» – «Спасибо» …и уходит. Он идёт туда, где жила Наташа. «Жила» – для него. Для девочки – «вернётся». Нет, не только для девочки. В доме должна быть няня. Девочке всего три годика, там должна быть няня или кто-нибудь, кто может присмотреть за ребёнком. Для них Наташа «жива и вернётся».
Пока.
Пройдя четверть пути по Стахелин-авеню, Джек вспомнил, что оставил свой «форд» возле клуба, открытым. Обратили ли на это внимание полицейские или ещё кто-нибудь, неизвестно. Может, её уже успели угнать, хотя Джек не опасался этого – вряд ли кто-то будет рисковать делать это под носом у полиции. Чтобы не проходить сквозь «горячую точку», Джек подошёл к машине, обойдя клуб «Той Чест» с другой стороны. Немного подумав, он сел в машину. Валяющуюся на коврике под соседней сидушкой бутылку он не заметил. Минут пять он просто сидел, положив руки на руль и склонив на них голову, и ни о чём не думал. Потом завёл машину и выехал на Форд Роуд, откуда доехал до поворота на Артезиан-стрит. Проезжая мимо заблокированного аварией поворота на Стахелин-авеню, он старался туда не смотреть и, вытянув руки, проехал, глядя прямо перед собой. По Артезиан-стрит он добрался до Кирквуд-авеню, откуда свернул направо на Уорик-стрит. Дом номер четырнадцать. Джек остановился возле него, но сразу из машины не вышел, только заглушил мотор. Небольшой, одноэтажный домик с острой крышей, где было окно чердака. На дорогу смотрели два больших окна, расположенные по сторонам от крыльца. В одном окне горел свет. Из-за штор, закрывавших окно, не было видно, кто внутри. Но вряд ли это трёхлетняя девочка. Она сейчас, наверное, спит и видит чудесные сны. Ей хорошо, тепло и уютно. Она знает, что увидит маму, когда проснётся. Как сказать?
Несколько минут Джек смотрел на свет в окне, потом вылез из машины и направился к двери дома. Он знает, как сказать. Коротко и прямо. Сначала нужно, конечно представиться. Он поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Тихо. Он постучал ещё раз. Потом хотел постучать ещё, но услышал негромкий, однако довольно бодрый голос, принадлежавший явно немолодой женщине.
– Кто там?
– Джек Кэмпбелл, друг Наташи.
После этого дверь открылась, и Джек увидел действительно женщину в возрасте, но выглядящей старше своих сорока шести. Она была в бежевом в горошек халате с поясом и тапочках. Тонкие волосы, местами с проседью, были убраны в пучок, глаза были немного сонными и уставшими. Лицо успели изрезать морщины, хоть и немногочисленные. Вид женщины говорил о тяжёлой судьбе, о том, что она устала что-то переживать, что-то, что возвращалось к ней из прошлого.
Она улыбнулась, устало, но искренне.
– Джек Кэмпбелл… Наташа говорила о тебе. Я миссис Сара Доноуайн, няня.
Её голос сейчас звучал хрипловато, словно из него враз ушла вся та бодрость, которая была до того, как она открыла дверь.
– Приятно познакомиться, миссис Доноуайн.
Джек улыбнулся в ответ, но эта улыбка не скрыла его скорби.
– Проходи, Джек, и расскажи, что случилось с Наташей.
Несмотря на происходящее с ним, Джек был потрясён проницательностью и спокойствием женщины. Он поблагодарил за приглашение и вошёл, закрыв дверь. Маленькая прихожая с зеркалом, направо кухня с большим столом посередине. Прямо перед Джеком, в противоположной части дома – запертая дверь в чулан, рядом с которой, направо, за кухонной стеной, ещё одна дверь, тоже закрытая. Напротив кухни – зал, где расположились мягкий диван с обивкой песочного цвета, пара таких же кресел, столик и телевизор. По нему показывали какой-то старый чёрно-белый фильм, видимо, драматический. «Да уж, как нельзя кстати» – подумал Джек. Три лампы люстры освещали зал и шторы на окнах желтоватым светом, который отражался от стекол стоящего у стенки ближе к прихожей серванта. Всё было не новым, но очень хорошо сохранилось. В доме были порядок и чистота.
Они прошли на кухню, и Джек сел за стол, оперевшись лбом на руку. Он хотел рассказать всё кратко и быстро, но молчал, ожидая, пока миссис Доноуайн приготовит чай. Когда она закончила и села за стол, он сделал маленький глоток горячего напитка и на одном дыхании, стараясь сдерживаться от слёз, всё рассказал. Миссис Доноуайн молчала. Когда Джек закончил рассказ, она взяла свою кружку с чаем, к которому она даже не притронулась (Джек заметил, что её руки немного дрожали), и вылила его в раковину. Потом налила простой воды и немного выпила. Казалось, что за последние минут пять она постарела ещё лет на десять.
– Джек, спасибо, что приехал сюда и всё рассказал. – По её морщинистому лицу скатилась слеза. – Знай – ты не виноват. Поверь мне, это правда.
Джек сидел с поникшей головой. Его губы шевельнулись, но миссис Доноуайн его не услышала. Она сделала ещё глоток.
– Не вини себя. Утром я познакомлю тебя с Юлей и скажу ей. Если хочешь, можешь переночевать здесь, на раздвижном кресле.
– Юля, – тихо, про себя, произнёс Джек. – Миссис Доноуайн, я хотел бы её увидеть, – обратился Джек к няне. – Можно?
Она посмотрела на него как-то особенно грустно и слегка, очень по-доброму улыбнулась.
– Только очень тихо.
Миссис Доноуайн пошла к чулану. Джек последовал за ней. Они остановились у двери справа от чулана. Няня аккуратно и тихо повернула ручку. Дверь открылась, чуть скрипнув. Свет из зала частично проник в детскую. Джек заглянул в комнату.
Это была небольшая, но очень уютная комната, с одним большим окном, закрытым шторами. Возле окна стоял шкаф с выдвижными ящиками и несколькими полками, на которых разместились фломастеры, мелкие игрушки, карандаши. Конечно, всего этого видно чётко не было, но очертания говорили именно об этом. Напротив шкафа находился небольшой стол, где лежало несколько книг (вероятно, детских) и пара кукол, а прямо под ним и рядом сидели и лежали несколько мягких игрушек. Компьютера не было. Возможно, был ноутбук, но сейчас его нигде не было видно. Кровать располагалась рядом со шкафом, а возле неё, на другой от шкафа стороне, было большое мягкое кресло, на котором сидел плюшевый тигрёнок. Он как будто охранял маленькую спящую принцессу – она крепко спала, повернувшись лицом к двери и до подбородка натянув одеяло. Её светлые волосы были немного разбросаны по подушке, правая ручка закрывала нижнюю часть лица. Но был виден её большой лоб, немного полноватую щёчку и чуть приоткрытый ротик.
– Юля… - прошептал, улыбнувшись, Джек. – Какая чудесная девочка! И так похожа на маму…
Эмоции переполнили его, и глаза опять заслезились. Ему стало невыносимо жалко девочку, и в то же время она вызвала в нём такое умиление, как вызывает умиление у девушки вид маленьких зверушек, котят или щеночков.
Потом улыбка его сменилась грустью. – Твоя мама любила танцевать, Юля …
Няня вздохнула. – Пойдём, пусть малышка спокойно спит.
«Юля… Маленький ангел…» – подумал Джек. Потом вышел и миссис Доноуайн осторожно, без лишнего шума закрыла дверь, которая, как и при открывании, только слегка скрипнула.
Комната погрузилась в темноту. Они не увидели, а девочка не почувствовала, как по её щёчке скользнула слезинка и упала ей на руку, а чуть позже, но когда девочка ещё спала, от неё не осталась и следа. Но об этой слезинке никто никогда не узнал.
Миссис Доноуайн приготовила кресло, сделав из него одноместную кровать, куда лёг Джек. Сама она расстелила себе диван. Впервые няня осталась ночевать в этом доме. «Сначала муж, потом сын. Потом дочь. А теперь Наташа… Господи, за что мне это?» Она лежала и тихо плакала, пока не уснула.
Джек уснул почти сразу, как только лёг.
***
Утро. Миссис Доноуайн ещё спит. Но Джек уже проснулся. Он не может спать. Его мучают воспоминания и чувство вины.
Сирены. Люди. Полиция. Скорая помощь. Перевёрнутый красный «кадиллак». Летящий бампер. Наташа. Кровь. Танцовщица. Удар. Крики. Вопросы. Джеку не хотелось вспоминать всё, что произошло. Однако кое-что невозможно было забыть или хотя бы превратить это в кошмарный сон. У него немного болела челюсть, но это Джека не волновало. Какая-то часть его считала, что удар был заслуженный. Даже слабый. Ведь он ушёл. Ушёл, пока Наташа танцевала, смотря на него, а он даже не оглянулся. Хотел попросить прощения, объясниться, да? А что в итоге? «Я бы тебя никогда не бросил. Но я заревновал и разочаровался сам в себе из-за этого. Я был во власти эмоций и очень жалею об этом. Прости меня, пожалуйста» Слова, звучащие, словно заученные, но не являющиеся таковыми, зачем он сейчас думает об этом? Наташа мертва и никакие слова не вернут её. Она не слышит. А даже если бы и слышала, то простила бы? Он не знает, но думает, что да. Хочет думать именно так. Но это уже не важно, ведь правда? Даже если она сейчас, где-то там, слышит, то… Он виноват. Если бы он не ушёл, она была бы жива. Вот и вся правда.
Он помнит, что ему врезала одна из танцовщиц, имя которой он не знает. А ведь он мог бы промолчать о том, что случилось, что он ушёл, что Наташа плакала из-за него. Если бы он только мог… Но он не мог, когда узнал от этой девушки о том, что у Наташи есть дочь. Джек знал, что Наташа родилась в России, но является гражданкой Соединённых Штатов, что её день рождения 7 августа 1987 года, что она живёт на Уорик-стрит 49, недалеко от клуба, где работает, что она любит гулять пешком и ей становится грустно, когда идёт дождь; что она любит помечтать и звонко посмеяться; что она обожает морепродукты, особенно креветки и мидии, некоторые фрукты (яблоки, апельсины), предпочитает кофе чаю; иногда курит и позволяет себе выпить. Её любимое вино – белое сухое «Перрен & Фис. "Перрен Резерв". Кот дю Рон», которое они однажды приобрели перед тем, как поехать к нему на Вудворд-авеню после свидания на песчаном берегу парка Альфред Браш Форд. Ей очень нравятся различные цветы: розы, тюльпаны, гвоздики, ромашки, простые полевые цветы. Она любит природу. Она любит танцевать… Нет, всё уже в прошедшем времени. Она любила танцевать. Знал он немало. Но не знал, что у неё есть дочь. Так же как и не знал, почему Наташа ничего ему о ней не сказала. Может быть, она просто не доверяла ему? В общем-то, в этом не было ничего удивительного, они знакомы были всего неделю. Но этой недели хватило, чтобы… Или, может, она просто не хотела, чтобы он, если бы узнал о девочке, остался только из чувства долга? Господи, что за бред он несёт! Что за глупости! Да в этом случае стоило бы опасаться, что он бросит её, а чтобы не было слишком больно и тяжело потом, лучше сказать сразу. Наверное, он не узнает ответ, да и не имеет уже это значения. У Наташи были какие-то секреты, о которых она не говорила. По крайней мере, ему не говорила. Впрочем, это уже не важно. Сейчас намного важнее, самое важное другое: её девочка осталась одна.
Тот её взгляд… Ужас, боль, отчаяние, желание жить. Джек думал, что Наташа боялась, не хотела умирать просто потому, что боялась смерти. Может быть, он и был где-то прав, но Наташа была мамой, и это совершенно, кардинально изменило её отношение к смерти. Да, она, конечно, человек, и в среде европейской культуры не исключено, что часть её боялась смерти. Но нет, это был не самый её худший страх. Больше всего она боялась не её. Больше всего она боялась оставить свою девочку одну.
«Чёрт! Чёрт!» Джек чуть не плакал, едва выдерживая давление чувства вины, которое сейчас обострилось. Почему она должна была умереть? Почему не он? Ведь он всё равно один! Почему?! Почему?! Почему всё получилось именно так?!
Нет! Нет, чёрт возьми! Он был один. Теперь… Джек смотрел вверх и словно говорил Наташе, куда-то туда, а глаза его блестели от накопившихся в них слёз, – «нет, Наташа, твоя дочь никогда не будет одна, я обещаю» Теперь он заменит девочке родителей; и она будет ему как дочь. Временное желание? Долг? Способ выкупить прощение или что-то доказать самому себе или ещё кому-то? («Кому-то? Кому?») Возможно. Возможно, частично что-то из этого и есть, но… Одна неделя. Всего одна. Но её хватило, чтобы… Джек любил, нет, не «любил» – любит Наташу. И он свято верит, нет! – знает, что будет любить и её дочку. Как отец любит свою дочь. Насколько удачно такое сравнение? Насколько такая любовь возможна? И возможна ли? Джеку плевать. Он знает, что возможно всё. Вот и вся правда.
Сегодня будет трудное утро. Да и день тоже. Его ожидает знакомство с Юлей. А потом…
27.09.2012
Благодарим за оценку.
|
Категория: Романтические (Проза)
Дата публикации - 26.09.2012, в 18:09
Автор © GothicDoomDeath
|
Просмотров: 704 | Комментарии: 0 | Дата последнего редактирования:
|
|
|
| Форма Входа |
|
|
|
| Статистика |
Сейчас в Замке - 19 Из них странников 19 И жильцов 0
Постояльцы онлайн:
Одни лишь призраки витают...
Посетили сегодня:
|
|
| Последние комментарии |
|
|
| Поиск по разделу |
|
|
|
