| Навигация |
|
|
 |
| Категории произведений |
|
|
| Последние произведения |
|
|
| Лучшие произведения |
|
|
|
Она любила танцевать (окончание) [Романтические]
– Доброе утро, Джек, – услышал он голос миссис Доноуайн. – Выспался?
– Доброе утро, миссис Доноуайн. Так себе…
– Понимаю.
Миссис Доноуайн действительно понимала. В это время они услышали топот и пришлёпывающий звук босых ног о пол. «Мама!» – раздался крик девочки.
– Малышка проснулась, – как будто про себя произнесла миссис Доноуайн, поднимаясь с кровати.
«Началось» – подумал Джек, и быстро встал, чтобы успеть одеться. Так быстро утром он ещё никогда не одевался.
– Мама! Мама! Мама! – послышалось несколько раз, и буквально через секунду девочка заглянула в зал.
Джек и миссис Доноуайн вместе посмотрели на неё. Маленькое светлое создание с длинными непричёсанными волосами на тонких ножках и в одних трусиках белого цвета. «Юля…» ¬– подумал Джек, но вслух ничего не сказал, только смотрел на неё. Девочка тоже молчала, увидев незнакомого дядю, и смотрела на него во все глаза своими большими детскими глазами.
– Доброе утро, малышка, – мягким голосом, с улыбкой поприветствовала её няня. – Как тебе спалось?
Юля ничего не ответила. Она продолжала смотреть на незнакомца. Джек заговорил первым:
– Доброе утро, Юля.
Прошло несколько мгновений.
– Что нужно ответить, Юля? – спросила няня.
– Доброе утро… – тоненьким тихим голоском пролепетала девочка и сразу скрылась за стенкой. И почти сразу же выглянула оттуда. И опять скрылась.
– Извини её, пожалуйста, – няня улыбнулась Джеку.
– Да ничего. Я тоже хорош. Наверное, испугал её…
– Я вас сейчас познакомлю. Только сначала она оденется и умоется. Подожди, пожалуйста. Может, тебе чай пока сделать?
– Нет, спасибо, не стоит, я тут подожду.
– Хорошо. Юля! – И миссис Доноуайн пошла за девочкой. Джек остался один в зале.
Девочка ему очень понравилась, и думал он сейчас о ней.
Скоро Юля была готова: умыта, одета, причёсана. Вместе с няней они вошли в зал. Юля держалась за руку няни и шла чуть ли не прямо позади неё, словно прячась. Джек к этому времени собрал кресло, в котором спал и ждал их, сидя на нём. Увидев их, он встал. Они подошли чуть ближе к нему, и миссис Доноуайн, выведя из за своей спины за руку девочку, наклонилась к ней.
– Юля, – сказала она девочке, – этот дядя – очень хороший друг твоей мамы, его зовут Джек Кэмпбелл. Извинись перед ним за своё поведение и поздоровайся, как полагается культурной воспитанной девочке.
– Извините меня, дядя Джек, – пролепетала девочка тоненьким робким голоском. – Доброе утро.
– Доброе утро, Юля, – улыбнулся ей Джек и немного наклонился к ней. Более близко он подойти пока не решался. – Очень рад с тобой познакомиться!
– Вот так, хорошо, – одобрительно кивнула няня. Девочка уже не держалась за её руку. Она смотрела на Джека и по её лицу скользнула тень улыбки. Она уже не боялась его. А потом Джек услышал самый страшный вопрос в своей жизни:
– А где мама?
Казалось бы, такой простой вопрос, но он поставил его в тупик. Юля смотрела прямо на него, как будто этот вопрос был специально приготовлен для него. Что он ей может, должен ответить? Не врать же, иначе в будущем точно ничего хорошего из этого не выйдет. Но и говорить прямо тоже как-то жестоко. Он не знал, что ему сказать и вообще, как реагировать. Слёзы не выступили, но улыбку сменила растерянность и печаль. В доме воцарилась какая-то давящая на душу, на сознание тишина. Которую нарушила миссис Доноуайн. Как она и говорила вчера, она сама скажет девочке.
Няня присела, погладила девочку по волосам и сказала:
– Юля, ты же знаешь, что мама тебя очень любит, и всегда будет любить?
– Да, и я её тоже очень люблю.
Девочка теперь смотрела на няню. Её глаза выражали непонимание.
– Да, я знаю. И я тоже очень люблю. И дядя Джек. Мы все её очень любим. А она нас, особенно тебя. Но иногда Господь забирает к себе таких хороших, любящих и добрых людей. Он их берёт туда (няня указала в потолок), к Себе во дворец на небеса, где они обретают вечную жизнь и покой и смотрят на нас сверху и стараются защитить. К сожалению, иногда Он это делает без предупреждения. Так получилось с твоей мамой.
– А почему Он так поступает? – спросила девочка.
Няня вздохнула.
– Даже я не знаю ответа на этот вопрос. Но если Он так делает, значит, на это есть серьёзные причины. Может, это испытание для нас, живущих на земле, чтобы мы были сильными и продолжали жить…
Сейчас няня уже больше говорила себе, чем девочке. Но быстро опомнилась.
– Дворец у Него огромный, места хватит на всех. Твоя мама попала в автомобильную аварию и сейчас она там. И прямо сейчас она смотрит сверху на нас и тоскует, что не может быть с нами физически, как мы привыкли её видеть. К сожалению, тех, кого Господь взял в свой дворец, Он их уже не может вернуть обратно на землю.
– А почему так?
– Потому что мы его дети. Он любит нас, как, например, мама любит тебя, и ему больно с нами расставаться. Но даже если твоя мама там, это совсем не значит, что её нет в твоей душе. Она рядом, просто ты её не можешь увидеть такой, как привыкла. Она ни за что не тебя не оставит. А я и Джек поможем ей.
Больше няня не смогла говорить. Она просто обняла девочку, и слёзы скатились по её щекам. Потом девочка ещё не раз задавала вопросы, на которые ей отвечали няня и дядя Джек. Иногда она молчала, но это вовсе не значило, что она ничего не понимает и не чувствует.
Джек, ещё немного постояв в сторонке, подошёл и обнял их обеих. «Юля, прости меня…». Он всё ещё чувствовал себя виноватым, но не решался сказать об этом. Рано или поздно она узнает, но не сейчас. Сейчас он сделает другое. То, о чём он никому не говорил, даже миссис Доноуайн.
– У меня есть кое-что для тебя, – сказал он Юле и вышел в коридор. – Я сейчас подойду. Джек подошёл к своей ветровке, что висела на крючке в коридоре, и залез во внутренний карман. Там он нащупал шкатулку. Достал её, открыл. В ней лежал золотой кулончик в форме сердечка, которое открывалось. Внутри были две маленькие фотографии – его и Наташи. Джек хотел подарить ей его вчера, но… Он несколько секунд смотрел на Наташу. Хоть он и не успел подарить ей, но это была её вещица, и сейчас он хотел передать Юле то, что принадлежало её маме. Джек закрыл шкатулку и вернулся в зал, держа её за спиной.
Миссис Доноуайн уступила ему место, устроившись на диване, и Джек присел на корточки рядом с девочкой. Его глаза оказались на уровне её глаз. Он показал ей шкатулку и открыл её.
– Это принадлежало твоей маме, – грустно произнёс он. – Теперь он твой.
Девочка вытащила содержимое. Какая красивая вещица!
– Это кулончик в форме сердечка. Давай откроем, – предложил он и показал, как открывается кулончик. Девочка увидела две маленькие фотографии.
– Мама… – тихо произнесла она.
Она сказала это так, что миссис Доноуайн и Джек едва сдержались, чтобы не зарыдать.
– … и дядя Джек – продолжила девочка. – Такие маленькие. Девочка улыбнулась.
– Да, маленькие, – сверкая слезящимися глазами и улыбаясь дрожащими губами, согласился Джек. – Твоя мама мне очень дорога. И ты тоже, – добавил он.
После этого он надел кулончик, девочке на шею.
– Тебе очень идёт. Правда? – Обратился он к няне.
– Да, очень, – согласилась миссис Доноуайн. Она сидела с опухшими покрасневшими глазами. – Очень красиво.
Потом девочка сказала, сама, без напоминания:
– Спасибо, дядя Джек. А затем сделала совершенно неожиданный жест – она его обняла.
Джек был растроган. Ему было и печально, и скорбно, но в то же время он почувствовал прилив счастья и любви.
– Не за что, малышка, – ответил он, обнимая девочку. – Не за что… Он твой. Очень рад, что он тебе понравился.
Потом он погладил девочку по волосам и некоторое время они смотрели друг на друга. Внезапно для себя Джек сказал:
– Юля, твоя мама любила танцевать.
Он так никогда и не понял, зачем, почему он сказал это. Но, быть может, именно это стало тем моментом, отправной точкой, когда мечта Наташи стала мечтой её дочери – стать профессиональной танцовщицей, танцевать на большой сцене.
Через несколько дней были похороны Наташи. Кладбище «Холи Кросс» находилось на юго-востоке, в шести милях от клуба «Той Чест», если ехать по Форд Роуд. Именно там и планировалось похоронить Наташу. Юля тоже присутствовала. Накануне няня спросила Юлю, желает ли она поехать на кладбище. Юля ответила, что да, желает. Тогда няня сказала ей, что там будут в основном (а может, и вообще все) взрослые люди и что мама может выглядеть не так, как её помнит девочка, но пусть она не пугается и будет всё время рядом с ней и дядей Джеком.
День выдался пасмурным, но тёплым и без дождя. На «форде» Джека они за минут пятнадцать добрались до кладбища. Оно занимало довольно большую территорию, было ухоженным, с ровными рядами могил и немногочисленными деревьями. Могила Наташи находилась в полукилометре от въезда на кладбище. Людей было немного, но среди них были танцовщицы из «Той Чест» и даже хозяин клуба со своим помощником. Наташа действительно была лучшей. Джек немного встревожился. Он увидел и узнал ту самую девушку, которая его ударила. Но он решил, что сейчас далеко не самое подходящее время и место для её истерики и не на глазах у ребёнка, поэтому постарался сконцентрироваться на более актуальном.
Прошло всё достаточно быстро и без проблем, если не считать начинавшийся дождик, на который всем было всё равно. Священника не было, как не было чина отпевания и панихиды, поскольку Наташа не была католичкой. Псалмы у гроба читала миссис Доноуайн, стараясь, чтобы слёзы этому не мешали. Она проработала няней у Наташи почти два года, за это время очень её полюбила. Наташа была для неё чуть ли не как дочь, а теперь… Она потеряла всю свою семью, а теперь ещё и Наташу. Словно какое-то проклятие…
Никто из присутствующих не ожидал, что будет присутствовать дочь Наташи, все её увидели впервые. Танцовщицы как одна плакали, видя эту картину и провожая подругу. Юля смотрела на бледно-серое восковое лицо мамы с зажатыми губами и закрытыми глазами, в простом, но изумительно элегантном и красивом белом платье и в таких же белых туфлях на каблуке. От раны на шее практически не осталось и следа, она была обработана лучшим образом. Мама лежала со скрещенными на груди руками, и её лицо было спокойным, умиротворённым, словно она наконец-то обрела покой. Мама не была похожа на ту, которую привыкла видеть девочка. Цвет её лица был другой, мама не смотрела уже на неё, не улыбалась ей, ничего не говорила. Как будто была большой красивой куклой.
Джек тоже стоял молча. В отличие от девочки, у него, как и у других – танцовщиц, миссис Доноуайн, некоторых незнакомых ему людей (видимо, друзей Наташи) – текли слёзы. Ведь все, кроме девочки, понимали, что это смерть. Все понимали фразу «никогда не вернётся», все понимали, что прощаются с Наташей навсегда.
Дождь усилился. Присутствующие раскрыли зонты. Потом гроб закрыли крышкой, и Юля бросила на крышку щепотку земли и положила два красных тюльпана, как сказал ей Джек. Сам он и миссис Доноуайн сделали то же самое, только у Джека были белые розы, а у миссис Доноуайн – гвоздики. Остальные просто бросили землю.
Гроб закопали – ещё одним «свободным» местом на кладбище стало меньше.
А через два года стало меньше ещё одним – похоронили миссис Доноуайн. Падение со ступенек на крыльце, и сломанная шея. Впрочем, она готова была уйти, для себя. Да и за девочку миссис Доноуайн не боялась – у неё был Джек. А у Джека была Юля.
20 лет спустя
Через опущенный занавес она слышит гул в огромном зале и никак не может успокоится. Она знает, что зал вместимостью 5000 человек полон, и очень скоро ей предстоит выйти на сцену. В первый раз она будет танцевать, когда на неё смотрят так много человек.
Её зовут Юля, и она прекрасная, стройная девушка, так похожая на маму, фотографию которой хранит в золотом кулоне в форме сердечка, что всегда носит у себя на шее на золотой цепочке. Ну, не всегда, а когда не выходит на сцену – там украшения запрещены. Хотя для Юли этот кулончик – не украшение, совсем нет, просто выглядит внешне именно так. Но это её память, потому что кулон принадлежал её матери. Отца она не помнит и не знает, но отцом называет Джека, который сейчас сидит в первом ряду, с проседью, хоть и редкой, но всё же заметно крадущейся по его выразительным бакам. С густыми, но не длинными усами, редеющими волосами на макушке, очками с тонкими из пластика линзами, но всё ещё в отличной физической форме. Мужчина, который воспитал её и вырастил, который стал для неё самым дорогим человеком на свете после мамы и няни, миссис Доноуайн, покоящейся там же, где и её мама, на кладбище «Холи Кросс». Юля счастлива, хоть и очень волнуется. Она в белом наряде балерины, и очень скоро у неё будет сольное выступление. Она отрабатывает движения в последние минуты перед тем, как будет открыт занавес единственного и возрождённого театра «Фокс Опера», этой драгоценной жемчужины в короне Детройта, расположенный в самом центре даунтауна.
Театр был построен в 1928 году и стал крупнейшим из серии роскошных кинотеатров Фокс, построенных пионером кинематографа Вильямом Фоксом в двадцатых годах двадцатого века для принадлежащей ему компании Фокс Филм. Изначально театр Фокс использовался только для демонстрации фильмов, но после процветания в течение нескольких десятилетий, к 1970-м годам, он заметно постарел и поизносился. Однако в 1988 году театр получил вторую жизнь, когда после реставрации здание стало использоваться для демонстраций сценических постановок, а позже там стали проходить различные концерты, шоу, выступления, классические фильмы. Этот театр – роскошь, если описывать его одним словом. Богато украшенный интерьер, выполненный в восточном стиле с использованием элементов персидской, китайской, индуистской архитектуры. Декоративно украшенные стены с использованием сложного литья из латуни, покрытые бархатом кресла, использование золотого листа, огромный орган Вурлитцер, колонны, украшенные фигурами азиатских богов – все это придает театру особенную зрелищность. А иллюминацию десятиэтажного здания можно увидеть еще за несколько кварталов до самого театра
Подруга Юли, Лин Страйт – привлекательная девушка с азиатской внешностью – находится рядом. Ей на хранение, пока она на сцене, Юля доверила свой кулончик, который Лин бережно спрятала, зная, насколько он дорог для её подруги, а сама стала всячески её подбадривает, предлагая воды или просто воодушевляя. Ещё буквально минута до выхода на сцену. Не на ту сцену, куда выходила мама Юли. Эта та сцена, о которой её мама только мечтала, но на которую даже ни разу не ступила. Но Юля сейчас не думает об этом. Она просто хочет всё сделать идеально, потому что это не только мечта её мамы, но и её самой. Она тоже любит танцевать, как любила когда-то танцевать мама.
– Просто поверь в своих зрителей, – слышит она приятный певческий голос Лин. Лин не танцует, она поёт, но они обе прекрасно понимают друг друга. То, что они делают, это не просто работа и жизнь. Это их души. Они не играют ради славы, им этого не нужно, но они хотят передавать свою энергию, свою эту силу, свою душу тем, кто на них смотрит. Или кто слушает. Лин вышла на сцену раньше Юли, и она уже испытала это, она знает. Но ещё раньше она это узнала от своей матери – просто поверить в своих зрителей. И тогда можно уловить эту связь, незримую, но ощутимую связь, силу пения или танца душ в синхронном чувствовании.
Юля смотрит на неё, и лёгкая улыбка озаряет её красивое лицо.
– Всё будет отлично, подруга! – искренне с улыбкой говорит Лин, беря её за руки и утвердительно слегка качнув головой.
Юля хочет сказать что-нибудь в ответ, но словно забывает все слова и потому говорит только: – Большое спасибо, Лин…
А потом она поворачивается к занавесу. Её сердце часто бьётся, так, что в ушах она слышит его удары, она глубоко вдыхает и выдыхает, стараясь немного снять напряжение, а затем смотрит вверх и шёпотом взмаливается:
– Мама, пожалуйста, будь со мной сейчас…
И занавес поднимается…
***
Середина сентября. День был облачным, с прояснениями, но солнце скрылось за большим облаком. Дул слабый прохладный ветерок, лениво проносившийся среди многочисленных крестов и памятников и едва шелестя начинающей желтеть листвой редких деревьев, что в небольшом количестве росли вокруг. Юля и Джек шли по прямой дороге. У него в руках маленький пакет. Машину, тоже «форд», но уже другой модели, они решили оставить у въезда на кладбище, чтобы просто пройтись. Шли молча, с перемешанными чувствами тоски и счастья. Но на могилу любимой и матери они шли не только для того, чтобы почтить её память, как делали это беспрекословно каждый год на протяжении 20 лет. Юля уже не плакала, хоть ей и было горько, когда она приходила к маме. Но сейчас она чувствовала, что не сможет удержаться от слёз. Слёзы её радости и печали уже начинали душить её, заставляя окружающий мир, который состоял из серой дороги, зелени, начинающей уже желтеть, могил и цветов, терять свою чёткость, смешивая все эти серые, зелёные и чёрные краски. Прямо, прямо, прямо… Они уже почти пришли. Поворот направо, ещё немного прямо, и вот они останавливается возле до боли родного креста. «1987 – 2011 гг.». Он тихо, с любящей улыбкой и грустью в голосе произносит: «Здравствуй, любимая, вот мы и пришли». «Здравствуй, мама» – слегка дрожащим голосом проговаривает Юля. Вместе с Джеком они убирают увядшие и ссохшиеся тюльпаны, розы и гвоздики из ваз и ставят новые, свежие, которые принесли с собой, убирают сорняки или подрезают слишком высокую траву, если это всё необходимо делать. Потом Джек достаёт из пакета и открывает бутылку вина «Перрен & Фис. "Перрен Резерв". Кот дю Рон» и наливает в три маленьких стаканчика, которые вынимает также из пакета. Любимое вино Наташи. Один стаканчик он наливает ей, второй – Юле, третий – себе. Потом он произносит всегда один и тот же тост, который лишь однажды произнёс тогда, двадцать лет назад, когда Наташа была рядом с ним, живой и такой счастливой: «За тебя». Содержимое её стопки остаётся нетронутым, она просто стоит под её фотографией. Будто стопка наполнена чистой нетронутой всякими примесями эссенцией жизни, белого прозрачного цвета. И эта жизнь, этот дар миру и ему, Джеку, что оставила Наташа после себя, сейчас находится рядом с ним. Молодая и прелестная девушка с большим и счастливым будущим, святая для Джека, ставшая ему самой дорогой и любимой, что сравнимо только с чувствами к её матери; ставшей ему дочерью, которую он бережёт и любит как родную. Джек говорит: «Оставлю вас наедине. Юле есть что сказать тебе» и немного отходит, оставляя её наедине с мамой. Да, Юле есть что сказать.
Юля смотрит на фотографию мамы и чувствует, что едва не плачет. Её переполняют чувства радости, гордости и безмерной печали. Она произносит «Мама…» и более не может сдерживаться. Нет, не рыдает в голос, но капельки слёз, когда она моргает, рисуют тоненькие влажные дорожки по её щекам, спускаясь всё ниже, к подбородку, чтобы там задержаться, а потом, с новыми слезинками, сорваться вниз. Но Юля продолжает говорить, сквозь дрожащие губы и подбородок, всё чаще моргая. Говорит она мало, всего несколько слов, но в этих словах звучит вся гамма чувств, которые она испытывает:
– Мама…, я достигла того, о чём мы мечтали.
Да, она стала живым воплощением их мечты. И больше она не может ничего сказать, хоть ей и хотелось бы. Хоть она уже и говорила, как благодарна маме, она и сейчас хотела бы это сказать. Но вместо этого она падает на колени и уже просто плачет. Да, она рада, что достигла успеха, того, чего не смогла сделать её мама; да, она гордится этим, гордится собой; но она никогда не увидит свою маму среди зрителей, она никогда не услышит, как мама разделит с ней её радость, никогда не услышит, как мама скажет ей «Дочка, я горжусь тобой». И никогда не услышит «Дочка, я люблю тебя».
Джек, дав ей несколько секунд, подходит, садится на корточки и обнимает за плечи, чувствуя, как его девочка трясётся. Это её немного успокаивает, и она обретает дар речи, но говорит просто и кратко, потому что больше уже ничего говорить не нужно: «Спасибо, мама». За жизнь, за мечту, за Джека. Который стал ей как родной отец. Каким должен быть отец. А потом они вместе поднимаются и ещё некоторое время смотрят на фотографию ими обоими любимой женщины.
Пора уходить. Джек собирает принесённые с собой стопки (оставив одну на могиле), вино, Юля – старые цветы и траву, если таковая есть. Ещё раз посмотрев на любимую и маму, они прощаются с ней («До встречи, Наташа» – говорит Джек; «До свидания, мама» – говорит Юля) и не спеша уходят, удаляясь от могилы любящей их женщины туда, где кипит жизнь. И когда они уже отошли достаточно далеко, из глаз этой женщины на фотографии появляются две маленькие слезинки, которые, словно капельки дождя, стекают, пересекая подпись под фотографией Наташи: «Она любила танцевать». Но никто и никогда этого не увидит, никто и никогда об этом не узнает. Как никто и никогда не узнает о слезинке, капнувшей на ручку её трёхлетней девочки, пока она спала. Только где-то в глубине или за пределами бытия, как-то необъяснимо чувствуется эта нерушимая связь бессмертных душ любящих друг друга матери и дочери. Ведь «Я всегда буду рядом, доченька».
27.09,2012
Благодарим за оценку.
|
Категория: Романтические (Проза)
Дата публикации - 26.09.2012, в 18:11
Автор © GothicDoomDeath
|
Просмотров: 770 | Комментарии: 0 | Дата последнего редактирования:
|
|
|
| Форма Входа |
|
|
|
| Чат |
|
|
|
| Статистика |
Сейчас в Замке - 6 Из них странников 6 И жильцов 0
Постояльцы онлайн:
Одни лишь призраки витают...
Посетили сегодня:
|
|
| Последние комментарии |
|
|
| Поиск по разделу |
|
|
|
